Читать книгу - "Запрет на вмешательство  - Макс Глебов"

Что ж, пришла пора моей добыче показать, на что она способна.

– Товарищ сержант, вы с немецким пулеметом справитесь?

Плужников лишь усмехнулся в ответ, передергивая затвор MG-34 и проверяя подачу ленты из цилиндрического короба, прикрепленного к лентоприемнику.

– Я-то с этим зверем справлюсь, а вот что ты будешь делать со своей бандурой, Нагулин? Ты хоть знаешь, что у немцев спер? Я такую пушку первый раз вижу.

– Не волнуйтесь, товарищ сержант, меня с детства любое оружие слушается. Вот как стащил в шесть лет отцовскую винтовку и шмальнул из нее по вороне, так с тех пор и понимаю любое ружье с первого взгляда. А это та же винтовка, даже калибр стандартный – семь девяноста два – только ствол длинный и патрон мощный.

Я, конечно, сильно упрощал. Немецкое противотанковое ружье «Панцербюксе-38», или, если коротко, PzB 38 действительно было разработано под принятый в вермахте винтовочный калибр, но на этом все сходство с винтовкой и заканчивалось. Это мощное однозарядное оружие было полуавтоматическим и имело даже что-то общее с артиллерийским орудием – своеобразную лафетную компоновку, при которой ствол и затворная группа после выстрела откатывались назад, открывая затвор и выбрасывая гильзу. Весило это чудо немецкой военной инженерии больше шестнадцати килограммов и к началу войны разработчики сильно упростили и облегчили конструкцию, отказавшись от лафетной схемы и полуаватоматики. Но мне достался именно такой вариант, и, пожалуй, это было неплохо, ибо скорострельность в данной ситуации – наше все.

Немецкое противотанковое ружье PzB 38 (Panzerbüchse 1938). Калибр 7,92 мм, прицельная дальность 400 м. Бронепробиваемость 30 мм с дистанции 100 м и 20 мм с дистанции 300 м. Вес 16,2 кг. Патрон снаряжался бронебойно-трассирующей пулей с химическим зарядом (отравляющее вещество раздражающего действия)

– Товарищ сержант, вам по немцам на поле лучше не стрелять. Расстояние большое, видимость плохая, да и сидят они в основном за броней. А вот обеспечить мне несколько дополнительных минут, не давая приблизиться пехоте из леса, вы со своим пулеметом сможете очень даже хорошо.

Плужников спорить не стал. Он, вообще, оказался человеком последовательным в своих действиях, и если уж в этот раз доверил организацию боя мне, то отступать от этого решения не собирался.

– Бойцы! Занять позиции за естественными укрытиями фронтом вглубь леса, – скомандовал сержант, – При обнаружении противника – огонь на поражение.

Сам сержант установил пулемет за корявым пнем, оставшимся от упавшего дерева. Ствол, к сожалению, служить укрытием не мог, поскольку лежал в направлении склона, как раз в сторону, откуда мы ждали пехоту противника.

Я немного сместился вправо, стараясь, чтобы между мной и «Ганомагами» было как можно больше кустов и веток – обнаружить себя яркой вспышкой первого же выстрела мне совершенно не хотелось. Устроившись поудобнее, я зарядил свое «панцербюксе» и проверил устойчивость ружья, опирающегося на двуногую сошку.

– Позицию занял, к стрельбе готов! – сосредоточенно доложил я, совмещая маркеры системы целеуказания с примитивными прицельными приспособлениями своего оружия. – Прошу разрешения на открытие огня.

– Огонь!

Грохот выстрела «панцербюксе» и впрямь немногим уступал противотанковой пушке. Мимо! Вот зараза! Затвор открылся, гильза улетела в траву. Я выдернул из прикрепленного к стволу короба следующий патрон и вновь зарядил ружье. Прицельные маркеры слегка сместились, учитывая результат пристрелки. Выстрел!

Вторая попытка оказалась удачнее. Звук бронебойной пули, ударившей в лобовую броню «Ганомага» был слышен даже отсюда. Я знал, что немецкий офицер, командовавший перекрывшей нам дорогу маневренной группой, находится в левом от нас бронетранспортере. Корпус у «Ганомага» открыт сверху, и при взгляде с орбиты можно отлично рассмотреть, сколько человек сейчас в машине, и какие знаки различия они носят. Место командира в этих бронетранспортерах находится справа от механика-водителя, и именно там я увидел офицерскую фуражку и погоны обер-лейтенанта.

Лишить противника грамотного командования – первейшая задача любого командира в бою, если, конечно, он хочет победить малой кровью. Не всегда это возможно, но если уж такой шанс есть, его нужно использовать на все сто процентов.

Пятнадцатимиллиметровая броня «Ганомага» не смогла противостоять пуле с твердосплавным сердечником, способной на этой дистанции пробить стальную плиту толщиной в два сантиметра. Тело обер-лейтенанта отбросило назад, на второго номера пулеметного расчета, возившегося с лентами к MG-34.

Только теперь немцы отреагировали на угрозу. Звук моего первого неудачного выстрела они, несомненно, слышали, но вспышку не видели, и никаких последствий для себя тоже не обнаружили. Мало ли что там, в лесу, могло грохнуть? Может, своя же пехота гоняет русских диверсантов, спаливших «Бюссинг» и мотоцикл. Зато после гибели обер-лейтенанта они как с цепи сорвались. Первым залился длинной очередью пулемет на командирском «Ганомаге». Его немедленно поддержал коллега на втором бронетранспортере, а потом и пулеметчики-мотоциклисты.

Цели немцы не видели, но предполагали, что враг затаился где-то на опушке леса, откуда, собственно, они и ждали появления противника, и сейчас пулеметчики заливали ее огнем из всех стволов. Случайные пули иногда посвистывали над нами, но в основном они выкашивали кусты и валили молодые деревца метрах в пятидесяти от нас ниже по пологому склону.

Я продолжал стрелять, как автомат, перезаряжая «панцербюксе» и наводя его на цели в порядке убывания их опасности. Плотность пулеметного огня на глазах спадала, но где-то через минуту захлопали пехотные минометы, привезенные немцами с собой. Минометчики старались бить по опушке, но первый залп пошел с перелетом и, одна мина разорвалась в опасной близости от нашей позиции. По стволам деревьев простучали осколки, матерно ругнулся Плужников, но у меня не было времени отвлекаться на происходящее за спиной. Я немедленно переключился на новые цели, и достаточно быстро подавил минометные расчеты, в спешке занявшие крайне неудачные позиции.

В двух коробах, закрепленных по обе стороны ствола моего ружья, хранилось по десять патронов. В очередной раз протянув руку, чтобы перезарядить оружие, я наткнулся на пустоту. Оперативный запас иссяк, и теперь нужно было доставать патроны из сумки. В моей стрельбе возникла вынужденная пауза, но и со стороны поля больше не раздавалось выстрелов, зато я отчетливо расслышал громкий крик на ломаном русском:

– Русский, не стреляй!

Возле командирского «Ганомага» я увидел немецкого солдата, вставшего в полный рост с поднятыми вверх руками. Дальше он кричал на чудовищной смеси русского и немецкого:

– Не стреляй! Я сдаюсь! Вы убили всех, здесь больше никого не осталось. Мой отец был коммунистом. Его ценил сам Эрнст Тельман! Отца арестовали в тридцать третьем, и я не знаю, что с ним теперь. Я не хотел воевать с вами – меня мобилизовали и отправили сюда! Не стреляй!